Сентябрь, подаривший жизнь
…«Среднестатестический» – здоровый годовалый малыш: с ясными глазками, в милых «перетяжечках», весело «гулящий» и делающий свои первые неловкие шаги крепкими ножками, цепко ухватившись за надежную руку мамы, – при взвешивании на специальных весах для новорожденных, застеленных мягкой чистенькой пеленкой, «тянет», в среднем, на 8-9, а то и все 12-13 килограммов.
… Маленькая же тихая малышка – «косточки», обтянутые тоненькой «прозрачной» кожицей, чумазая, с полузакрытыми впавшими глазами, давно уже разучившаяся не только «гулить», но даже и плакать, – когда ее завернули в марлю и, не церемонясь, завязав тряпицу узелком, подцепили железным крючком безмена, легко подняв в воздух одной рукой, весила 4 килограмма 800 граммов.
– Не жилица, – тихо сказал изможденной, с провалившимися глазами, в которых плескалась отчаянная надежда, маме усталый грустный доктор. – Не выживет дочка твоя. Слишком слаба, истощена. Возраст-то какой?
– Год и три месяца, – глотая слезы, ответила женщина…
Год и три месяца исполнилось маленькой Танечке в том далеком – страшном и радостном, долгожданном и выстраданном – сентябре 1943-го, когда совместными нечеловеческими усилиями Красной Армии, партизан и подпольщиков, гражданского населения, ценой множества жизней и судеб наш край сумели освободить от оккупировавших его в 1941-м немецко-фашистских захватчиков. В жизни чудом выжившей Танечки, Тани, Татьяны Филипповны Шакиной нынешний сентябрь 2024 года – 82-й. Безусловно, сама она не помнит того далекого, победного. Но, по рассказам мамы и старших сестер, побывавших в застенках концлагеря смерти, брата, получившего страшное ранение и чудом выжившего в одном из партизанских боев, и отца-партизана – командира разведчиков, восстановила картину тех героических лет и в преддверии 81-й годовщины освобождения Брянщины от немецко-фашистских захватчиков поделилась с корреспондентом «Земли трубчевской» дорогими сердцу воспоминаниями.
Из «потомственных» крестьян
– Родители мои: Максаковы Филипп и Анна – «потомственные» крестьяне из трубчевской деревни Острая Лука, – рассказывает Т. Ф. Шакина.
Отец Татьяны Филипповны – ровесник двадцатого века, родился в 1900 году, мама была на год моложе супруга. В 21, 23 и 25 годах у Максаковых один за другим родились дети: сын Александр, дочь Шура (называли младенцев по святцам, Анна была женщиной глубоко и искренне верующей, вот и получилось, что в семье росли Александр и Александра – брат и сестра) и еще дочка Ефросинья. Последующие дети, к огромному огорчению родителей, рождались и умирали. Татьяна Филипповна предполагает, что виной тому – какие-то наследственные причины: мама ее была из семьи, в которой родились 12 (!) детей, но выжили из них лишь первая, старшая, и она, двенадцатая, дочки. Великая Отечественная война, накрывшая страну в 41-м, застала семью с тремя подросшими детьми: 20, 18 и 16 лет. Главу семейства и сына Сашу призвали на фронт. Собрались, попрощались, отправились с повестками в город. Да опоздали: военкомата там уже не оказалось. Вернулись обратно домой, в Острую Луку, а, когда родную землю захватили фашисты и стали вербовать местное население в полицаи, мужчины Максаковы ушли в лес, в партизанский отряд.
– Я очень горжусь тем, что мои отец и брат выбрали для себя этот путь, – признается наша собеседница, – не полицайщину, а партизанщину!
Анна, беременная третьей дочерью, с двумя старшими осталась бедовать в деревне. Но недолго пришлось жене партизана жить в родной хате без супруга и сына: нашлись из числа местных полицаев предатели, которые выдали фашистам, какие семьи в деревне партизанские.
– А, надо сказать, партизан немцы и их приспешники ненавидели лютой ненавистью, – рассказывает Татьяна Филипповна, – видно, очень боялись: много причиняли они фашистам неприятностей и хлопот своей подрывной деятельностью на железных дорогах, нападениями на обозы, на разъезды, расположения полицаев и немцев и прочими делами. Потому и с семьями партизанскими расправлялись фашисты беспощадно. Я родилась в те тревожные дни 1942-го, – продолжает она. – И незадолго перед тем, как мне исполнилось две недели от роду, назначенный фашистами староста деревни, бывший учитель немецкого языка остролукской школы, нечаянно подслушал разговор немцев, в котором они обсуждали, что узнали информацию о 12 се-мьях партизан, живущих в деревне, и собираются покарать их. Староста дал знать в Хатунцево – в партизанский отряд, и под покровом ночи группа партизан, проникнув в деревню, забрала в свой лесной лагерь жен и детей, спасая их от страшной мучительной смерти…
Сосны партизанские небо держали
Так жена партизана Максакова со старшими детьми и двухнедельным грудничком на руках оказалась в партизанском отряде, где командиром разведчиков служил муж Филипп, а сынок Саша был связным между партизанскими отрядами.
– Брат, в одежке деревенского подпаска, верхом на лошади, с пастушьей торбой на плече, ездил по лесу от деревни к деревне, от отряда к отряду, передавал сообщения, запрятанные между слоями матерчатой торбы, в которой лежали немудреные припасы «деревенского пастушка» – пара сухарей, ломоть хлеба. Брат и отец, завзятые охотники, прекрасно знали местность, все заветные лесные стежки-дорожки, – поясняет Т. Ф. Шакина.
Около года прожила семья в партизанском отряде. Отец со своими разведчиками ходил на задания, часто рискуя собственной жизнью, выполнял поручения партизанского командования, добывал важные сведения. Провожая мужа на задания, жена командира разведчиков каждый раз прощалась с ним, словно навсегда: вернется живым или нет – не знал никто. Связной Саша делал свое не менее опасное и очень нужное дело, сестры Шура и Фрося помогали матери и другим женщинам справляться с бытовыми проблемами лесной жизни: стирали, готовили, штопали. А Танюшка росла. «В землянке на соломе»,– грустно улыбается наша рассказчица. Мать стирала немудреные пеленки, развешивала на солнышке, а когда шли дожди и было пасмурно, сушила материю, оборачивая вокруг себя, теплом своего худенького тела, а скорее – жаркой материнской любовью, которая помогает женщине преодолеть любые трудности и испытания ради родного человечка. Пищи, одежды, предметов первой необходимости было в обрез, быт партизан был суров и лаконичен. Позже немного полегче стало: «через небо» появилась связь с «большой землей» – на кукурузниках, которые садились на безлесой поляне в Хатунцево, в лагерь привозили продукты, взрывчатку, а также новости и задания, а обратно передавали важные сведения от партизан.
– К году меня стали на улицу выносить. Постелят тряпок под сосны на хвою мягкую, посадят меня, шишек накидают, я и вожусь с ними, как с игрушками, ползаю тихонько, сама себя забавляю, – вспоминает Татьяна Филипповна рассказы матери и сестер. – А однажды потеряли было совсем меня. Посадили, как обычно, под сосну. А потом пришли, глядь – ан нет ребенка! Туда, сюда забегали. Смотрят, а я уж по лесной тропинке партизанской далеконько утопала. На ножки встала да пошла потихоньку. Сестра вспоминала потом: сосны, говорит, огромные, в самое небо кроны упираются, а под ними стоит фигурка маленькая, беззащитная… На всю жизнь картина эта в память ее врезалась, говорила.
Брата Татьяны Филипповны, Александра, на боевые задания не брали. И это очень его расстраивало. На Радутинский бой тоже не пустили, хоть он очень просился пойти с отцом и остальными партизанами. Слишком важную роль, несмотря на молодой возраст, играл в отряде «юный пастушок». Зная все лесные тропинки окрест, связной был практически единственным источником сведений и возможностью взаимодействия между отрядами. Его берегли. Но однажды, когда Саша успешно доставил важные сведения партизанам в Суземский район, он упросил командира суземских партизан, чтобы его взяли с собой на задание. В бою юношу серьезно ранили. Старшие товарищи вынесли истекавшего кровью связного с поля боя, доставили на военный аэродром в Смелиже, а оттуда эвакуировали самолетом на «большую землю» и на поезде отправили в челябинский госпиталь. Александр выжил, но «на память» о том ранении в партизанском бою на всю жизнь ему досталась хромота, от которой вылечиться он впоследствии так и не смог. Пробыл в госпитале он очень долго, а когда в 1945-м поездом возвращался в родные края и состав задержали в Москве на несколько суток, ему, по его словам, несказанно повезло: юноше довелось посмотреть тот самый победный салют над Москвой.
В лагере смерти
А в те дни в партизанском лагере в Хатунцево о ликующем мае 45-го и московском салюте Победы лишь несмело, но отчаянно мечтали. Война вершила свои чудовищные зверства – и на полях сражений, и в тылу, на оккупированных врагом территориях. Фашисты яростно сопротивлялись Красной Армии, которая постепенно брала инициативу на фронтах в свои руки, а в брянских лесах перед решающей Курской битвой началась их «большая чистка» от партизанских отрядов.
– Автоматы, собаки, немцы, – делится Татьяна Филипповна воспоминаниями старших родственников, – точно не помню, но, по-моему, звучала цифра «шесть» – шесть дивизий «чистили» лес от партизан. Когда враг подобрался к лесному лагерю в Хатунцево, партизанам пришлось спешно отступать, увозя, пряча оружие, секретные документы. Но как быть с семьями? Женами, детьми? Отец крикнул маме: «Анна, веди детей по дорожке через болото. Там в центре есть бугор, ты знаешь. Отсидитесь там, переждете, немцы в болото не сунутся, побоятся». Но как же маме было справиться с такой задачей, когда вокруг немцы, выстрелы, овчарки лают, кидаются…
Так партизанские семьи попали в плен к фашистам. Погнали женщин, подростков, детей в Локоть. Там, в скученности, антисанитарии, холоде и голоде, Максаковы заболели тифом. Больных маму, старших девочек и малышку в Германию – на работы, в концентрационные лагеря, как большинство плененных партизанских семей, – отправлять не стали. Возможно, тиф спас семью от мучительной смерти в газовых камерах Европы, в нацистских лабораториях? Годовалую Танюшку – безусловно. Впрочем, сейчас об этом можно только гадать. Измученные болезнью, оборванные, они все же остались на родной брянской земле – в Брасово, в лагере смерти…
– Мама рассказывала, что издевались над людьми в лагере изощренно,– говорит Татьяна Филипповна. – Кормили раз в два-три дня. Причем, так, чтобы прием пищи стал смертельным, привел к гибели как можно быстрее. Очередь стоит – по одной вареной картошке каждому кидают. Пошатнулся или присел – выстрел. Раз в три дня дадут горсть овса, как лошади, да еще маслом польют. Голодные люди наглотаются этой грубой пищи, желудок не справляется с ней, умирают в страшных муках, особенно дети. Мама сестрам запретила овес есть, сказала: пососите и выплевывайте. Выжили. Мудрый совет спас девочек.
Переболели Максаковы тифом, не уморили их и голодом в Брасовском лагере смертников. Но страшные испытания на этом не закончились. Фашисты стали использовать пленные партизанские семьи для «разминирования» железнодорожных путей, на которых закладывали взрывчатку партизаны. В «телятник» – низкий, закрытый вагон – битком набивали женщин и детей (чтобы тяжелым был, не пустым), и ставили его впереди паровоза. Наезжая на мину, телятник взрывался, тем самым уберегая от уничтожения саму паровую машину и состав, на котором везли танки, пушки, личный состав германской армии.
Сентябрь, подаривший жизнь
– Нам повезло: где-то под Нарышкино, как вспоминали мама и сестры, налетели на немецкий состав, перед которым в телятнике ехали мы, советские самолеты, разбомбили его. Взрывы, крики, паника, открылась дверь, мама с сестрами и мною на руках выбежала из телятника…
Потом снова был немецкий плен, путь по сельским дорогам в составе колонны пленных (куда вели, что сталось с теми людьми, Татьяна Филипповна так никогда и не узнала), из которой, наученная соседом по колонне, женщина с некоторыми товарищами по несчастью, девочками и ребенком на руках, выбежала и скатилась в овраг, мимо которого проходил их путь. Верховые, сопровождавшие пленных, как раз отъехали к началу колонны, и побег прошел незамеченным. Некоторое время прятались в овраге, голодали, жевали траву, корешки. А когда увидели советских солдат, услышали родную речь, истощенные, измученные пленные плакали, словно дети, бессильно роняли хлеб, консервы, сахар, которые совали им в руки красноармейцы… Орел от немецко-фашистских захватчиков был освобожден, вскоре освободили и Брянщину.
Потом была больница. И приговор усталого врача: «Не жилица». Но как мать могла смириться? Пройдя сквозь бесчисленные испытания, потерять малышку? Она ходила в деревню неподалеку, приносила, грея у груди, бутылек парного молока, макала в молоко марлю и капала в бледный ротик дочурки. И Танечка выжила…
Отец нашел своих девочек в том освободительном сентябре в больнице – в Орел съезжались партизаны на первый съезд и первый парад партизан, который состоялся 19 сентября 1943 года – матери удалось передать весточку со знакомым, подкараулив его на шляхе, по которому на телегах ехали партизаны и куда она ходила каждый день в надежде узнать что-то о судьбе мужа. Вскоре семья вернулась на малую родину, где им предстояло совершить еще немало трудовых подвигов по восстановлению ее из руин. Но это уже совсем другая история…
– А тот сентябрь 43-го подарил мне жизнь, вернул отца, семью. Подарил Орловщине, Брянщине свободу, – говорит бывшая малолетняя узница, ныне – председатель РОО «Малолетние узники Трубчевского района» Т. Ф. Шакина. – Вернул надежду стране, вселил веру в Победу в Великой Отечественной войне. Для меня каждое 17 сентября – словно второй день рождения, словно обещание жизни. И сейчас, когда наша страна проводит СВО на Украине, а на курской земле снова взрываются снаряды и недобитый фашизм вновь посмел поднять голову и поставить под угрозу безопасность нашей Родины, я твердо убеждена: наш дух не сломить, нашу правду не исказить. Победа будет за нами, враг будет посрамлен и повержен. С Днем освобождения Брянщины, с нашим маленьким 9 Мая, дорогие земляки!
О. АНЦИФЕРОВА.
Фото – из архива Т. Шакиной и из книги «80 лет первому параду партизан».
Если вы заметили опечатку, выделите ее в тексте и нажмите сочетание клавиш Ctrl+Enter. В открывшемся окне нажмите "Отправить" и мы в самое ближайшее время исправим замеченную вами опечатку.
